— Я хочу посмотреть на тебя в костюме и галстуке.

— Не напоминай! — он закатил глаза. — Сэмьюэльсон слишком сильно борется за аутентичность. Н

У моего парня не было шансов. Резонансное дело, дыры в договоре. Присяжные были на нашей со Слоуном стороне. Но Эд был виртуозен, продавливал интересы компании до самого конца. Говорил о безопасности и комфорте пассажиров, о затруднении эвакуации.

Но он все проиграл, а судебная практика США пополнилась новым прецедентом.

— Это было круто!

Нас окружили студенты и преподаватели, а мы смущенно принимали от них похвалу. Нам с Эдом было очень неловко пожимать друг другу руки после показательного выступления. Мне хотелось обнять его. Извиниться за свою агрессивную тактику, но и он не был ангелом. Только на нас все смотрели. Особенно мой отец. Приходилось кивать, улыбаться.

— Я приятно удивлен, Элизабет. Мистер Сэмьюэльсон, спасибо за приглашение и за мою дочь. Я не сомневался в ее талантах, но сегодня имел удовольствие наблюдать ее триумф.

— Это было легкое дело, папа. У Эдварда задача была гораздо сложнее.

— Я заметил. Мистер Хэндерсон, — отец протянул ему руку. — Я бы хотел иметь в своем штате таких юристов. В наши дни, когда засудить могут за что угодно, зубастые акулы на вес золота.

— Ваша похвала очень лестна, мистер Бэйли. Я бы с удовольствием напросился к вашим юристам на практику. Это стало бы для меня бесценным опытом.

— Я подумаю, что можно сделать. А пока приглашаю желающих на ужин. Не терпится познакомиться с друзьями моей дочери поближе.

Отец звал всех, но его внимание все равно целом было отдано Эдварду, и я не знала, хорошо это или плохо.

Эд.

Ложечка словно рождена для этого. Маленькая Фемида, которой невозможно не любоваться. И я не сводил с нее глаз. Уверенная, яростная, прекрасная, она схватила меня за горло цепкими пальчиками и не отпускала до самого конца, пока я не склонился перед ней на колени.

Нас поздравляли. Меня хлопали по обоим плечам, хвалили. А я смотрел только на нее, рассеянно отвечая окружившим нас людям.

Рука Николаса Бэйли стала чуть мягче со времени нашего недавнего знакомства, а вот взгляд подозрительнее. Но мне нечего скрывать больше. Я честен перед его дочерью в своих чувствах и намерениях. У нас уже нет секретов друг от друга. А еще я честен и перед ним. Удержался вчера и теперь открыто смотрю в глаза человеку, который важен для Бет, которому хочу понравиться и я.

— Ваша похвала очень лестна, мистер Бэйли. Я бы с удовольствием напросился к вашим юристам на практику. Это стало бы для меня бесценным опытом.

Бет поехала с отцом. А я плелся на своем Шеви и боролся с дрожью в коленях. Уверен, Николас видит больше остальных. Меня он точно раскусил. Готов ли я сам бороться?

В ресторан пришел одним из последних. Бэйли арендовал целый зал и с улыбкой наблюдал за дочерью, окруженной одногруппниками. Я тоже засмотрелся. Она улыбалась, рассказывала им что-то, забавно махала руками.

— Она нравится тебе.

Даже не вздрогнул, когда Никалас встал по правую руку и сказал это.

— Это так бросается в глаза, мистер Бэйли?

— Надеюсь, не всем. Но отец должен подмечать такие вещи. И что ты намерен делать, Эдвард?

— А что я могу?

Сердце стучало в ушах. Я не ожидал такого стремительного разговора с отцом Ложечки, но с другой стороны, какой смысл тянуть?

— Даже не знаю. Для начала рассказать мне, что происходит с моей дочерью. Советую не врать. То, что они с Куртом разыгрывают передо мной спектакль, я уже давно догадался. Норис Младший паршивый актер. Другой вопрос, какую роль ты играешь во всем этом?

— Вы накажете, Бет?

— За что? — удивился Николас, а я все никак не мог прощупать его и понять, как много он знает. — Она натворила что-то?

— Нет.

— Тогда за что ее наказывать?

Молчал. Боролся с захлестывающим меня жаром, который резко сменялся холодом, словно кто-то льдом по позвоночнику начал водить.

— Я такой страшный, Эдвард? Ты был смелее час назад. Не заставляй меня разочаровываться. Что у тебя с моей дочерью?

— Мы встречаемся, мистер Бэйли.

— Как интересно. Давно?

— Несколько недель.

— Я настолько плохой отец?

— Почему?

— Она скрывала тебя от меня. Вот пытаюсь разобраться почему.

— Наверно, не хотела вас разочаровывать. Я не из богатой семьи, и не совсем вашего круга.

— Вот как. И насколько у вас все серьезно?

— Она приехала поддержать меня на этих выходных, когда моя сестра попала в больницу, познакомилась с моей бабушкой. А еще мы были в кино.

Господи, еще несколько вопросов, и я все ему расскажу.

— Ты спал с ней?

— В каком смысле?

— В прямом. Ты спал с моей дочерью?

— Если вы о сексе, то нет. Мы так далеко не заходили. Но она ночевала у меня дома. Не совсем дома, мы сидели в больнице до утра воскресенья, потом отдохнули несколько часов у моей бабушки и поехали в Пало-Альто.

Кк на допросе…

— Хорошо. Я тебе верю, но повторю вопрос, что ты намерен делать, Эдвард?

— Я бы хотел и дальше встречаться с Бет с вашего позволения.

— Я не могу вам двоим запрещать, вы взрослые люди.

— Но?

— Ты умный и слишком правильный мальчик, Эдди, и ты не скажешь ей ничего о нашем разговоре. Пусть они с Куртом продолжают свой спектакль и изображают влюбленных.

— Зачем вам это?

— А это уже не твое дело.

— А я?

— У тебя роль самая обычная. Делаешь ее счастливой, вот как сегодня. Мне нравится, когда она такая. Но если из-за тебя она будет расстраиваться или, упаси Боже, плакать, Хэндерсон, ты очень быстро лишишься этой привилегии и на милю к ней не подойдешь больше.

— Спасибо, мистер Бэйли.

— За что?

— За доверие.

— Это не доверие, Хэндерсон. Просто я очень люблю свою дочь. Десять лет назад она захотела стеклянный шар с единорогом. Черт знает, где она его увидела. Приснился он ей, что ли? Но ради этого дешевого говна я готов был в лепешку разбиться, и я нашел его на какой-то гаражной распродаже. Как думаешь, через сколько он ей надоел?

— Через сколько? — спросил осипшим голосом.

— Уже к тому же Рождеству лежал забытый на полке. А ты, Эдвард, продержишься до сочельника или покроешься толстым слоем пыли? — он смахнул у меня с плеча невидимые крошки.

— Кстати, о праздниках, — я попытался перевести тему. — Я могу позвать Элизабет к нам на День Благодарения?

— Не наглей. Это семейный праздник, а ты пока еще мифический единорог в шаре. Не надоешь ей, уступлю тебе Новый год, а дальше посмотрим.

— Я поймал вас на слове, Мистер Бэйли, Новый год она встретит со мной.

— Посмотрим. Элизабет ни слова о нашем разговоре.

Когда Николас оставил меня одного, мне потребовалось несколько минут, чтобы унять дрожь в коленях и дохромать до стола. Осушил целый стакан с водой, но лучше не стало. Галстук удавкой стянул шею.

— О чем говорили с папой? — Ложечка почти вплотную ко мне прижалась, делая вид, что заинтересована в разложенных на подносах холодных закусках.

— Да обо всем. О постановочных слушаниях сегодня, о возможной стажировке у вас.

Как же тяжко ей врать, но Николас следил за нами немигающим взглядом. Пугает до трясучки.

— Это круто, Эд. Ты определенно ему понравился. Это уже что-то!

А я вот совсем не разделял ее уверенности. Меня просто не воспринимали всерьез, а считали чем-то вроде очередного каприза. Вот бы узнать поподробнее о судьбе того снежного шара.

— Слушай, Бет. А тебе нравятся единороги?

Чувствовал себя по-идиотски, и Ложечка явно разделяла мои мысли.

— Мне, по-твоему, десять лет?

— Нет, конечно! Выглядишь на одиннадцать, — нервно рассмеялся.

— Я уже давно выросла из единорожьего возраста, Эд.

Еще бы! А если и меня она так же перерастет? Черт, обещал же себе не загоняться, почему это так сложно?

— Какие планы на выходные? — с немного грустной улыбкой спросил Эд на нашем привычном месте прощания, в его Шеви на самой дальней парковке кампуса.